Три новые проблемы, которые предстоит решить Кремлю

ВыборыТипологически президентские выборы 2018 года в России будут напоминать выборы в Казахстане и Белоруссии 2015 года, которые прошли по похожим сценариям. Сначала сверхлояльные чиновники выдвигают идею пожизненного правления лидера без выборов или проведения вместо выборов референдума. Сам лидер от этого отказывается. Выдвигается несколько как бы альтернативных кандидатов, заранее знающих, что они не получат больше 1,5–2%. Их главная задача – найти риторику, которая объяснит их выдвижение в условиях абсолютной популярности лидера.

Лидеры реальной оппозиции уже пережили разной жесткости преследования, многие уже сидели, другие в эмиграции и не имеют шансов участвовать в выборах. В этих условиях для них нет никакой перспективной стратегии. Кто-то призывает к бойкоту, кто-то обосновывает нелегитимность выборов вырождением института наблюдателей. Результат кампании: сверхвысокая явка и сверхвысокий процент «пожизненного правителя»: 83,49% голосов при явке 87,2% у Лукашенко; 97,75% при явке 95,2% у Назарбаева. И это при участии международных наблюдателей.

Разумеется, у всех постсоветских обществ с персоналистскими режимами есть своя специфика и черты несходства, и степень дисциплинированности казахстанского избирателя выше, чем белорусского и тем более российского.

Но это детали в сравнении с главным: общество в результате 25-летнего постсоветского транзита нашло свою форму, и в том числе форму власти – и живет в ней.

Если выборы 2013 года ⁠проходили ⁠в атмосфере оспаривания этой формы, то ⁠базовый смысл выборов 2018 ⁠года – демонстрация того, что посткрымский консенсус завершил свою ⁠работу и на выходе появилась новая политическая нация, которая окончательно нашла и свою форму государственности. Конечно, это не «политическая нация» в классическом смысле. Но это нация в том смысле, что она готова принять свою судьбу, какой бы она ни была. И это существенный момент выборов 2018 года: на них не требуется демонстрировать какую-то программу развития. Потому что будущее в той политической системе начинает мыслиться не через рациональные реформы, а через общую судьбу. И теперь российское общество, как и азербайджанское, казахстанское или белорусское, доверяет навечно свою судьбу политическому лидеру.

Для такого режима далеко позади необходимость демонстрировать соответствие каким-то внешним нормам. На международном уровне специфика таких режимов признана, а внутри общество адаптировано к ритуальным формам легитимации, свойственным персоналистскому режиму, основа которого не в результатах выборов, а во встроенности большей части населения в корпорации в широком смысле этого слова. Режим полагается на устойчивость этих корпораций, а задача их глав на выборах одна – обеспечить высокую явку.

ВыборыПервая проблема для Кремля состоит в том, что некоторые корпорации в России, являясь абсолютно лояльными, при этом недисциплинированны в отношении выборов. Например, если сотрудники полиции голосуют дружно, то сотрудники академической системы голосуют плохо. В таких условиях 70-процентную явку обеспечить непросто.

На фоне остальных постсоветских персоналистских режимов путинский еще довольно молодой. И видно, что у него три нерешенные проблемы (с точки зрения социального самочувствия корпоративных масс). Первая – демонстрация «престолонаследия». У Назарбаева дочь, у Алиева – две дочери и сын, у Лукашенко – сын. Независимо от того, как именно будет происходить в дальнейшем передача власти, уже сегодня эти дети встроены в систему в качестве демонстрируемых элементов стабильности. У Путина ничего такого пока нет. Медведев в качестве сына – это не стабилизирующая, а нервирующая ситуация для общества. Иначе говоря, в рамках кампании 2018 года Путину желательно бы предъявить схему преемственности.

Вторая проблема – война. Поскольку третий срок был в военном отношении очень активным, а общество хотя и готово принять любую судьбу, но войны в целом не хочет. Это значит, что, независимо от того, что будет происходить в Донбассе, Сирии или других точках военного вмешательства РФ, Путин должен отчетливее показать обществу «миролюбие». С этой точки зрения идеальным было бы какое-то замирение с США и крупными европейскими странами. Речь идет, конечно, о медийном замирении и такой подаче внешней политики населению, которая укрепила бы его позитивное самочувствие.

Третья проблема – уже решенная братскими режимами Евразии, но еще не до конца решенная Кремлем – рутинизация оппозиции. Проблема здесь не в том, чтобы раздавить оппозицию (это уже сделано), а в том, чтобы заставить ее окончательно выпасть из политической повестки других стран, международных организаций и СМИ, как это произошло с азербайджанской, казахстанской или белорусской оппозицией. Для этого оппозиция должна быть заново встроена в ландшафт окончательно оформившегося «народа Новой Евразии», который собирается жить дальше, ничего не меняя в политическом дизайне постсоветской России. Здесь Кремлю помогает столетие революции, которое позволяет накануне выборов напомнить населению, что требование даже умеренных политических реформ ведет к катастрофе.

Больше никаких серьезных проблем у режима на выборах 2018 года не будет. Да, у Путина исчерпаны все жанры предвыборной «продажи контента» населению – длинные телеконференции, предвыборные программные статьи, кампании на манер «национальных проектов» или «борьбы с коррупцией». Но его личный рейтинг и не нуждается ни в какой публичной кампании. Во всех прошлых избирательных кампаниях, когда стакан российской суверенной демократии был наполовину пуст, наполовину полон, все же приходилось выдвигать некоторые симуляции классических предвыборных программ и элементов политического пиара. Теперь, когда на третьем сроке произошло окончательное перерождение режима в постсоветский евразийский стандарт, в этом нет необходимости. Население должно просто окончательно рассесться в той политической и общественной форме, которую оно обрело. И единственная задача коллективного Кремля на президентских выборах – показать, что это комфортная, окончательно найденная, вечная и безопасная форма.