Выбор

Некоторые новые технологии с самого начала нас пугают, и согласие относительно необходимости установить политический контроль над их разработкой и применением возникает сразу. Когда в Аламогордо, Нью-Мехико, летом 1945 года взорвалась первая атомная бомба, никто из свидетелей этого события не мог не понять, какая страшная разрушительная мощь появилась в руках людей. Итак, ядерное оружие с самого начала требовало политического контроля: частным лицам было не разрешено свободно развивать ядерную технологию или ввозить компоненты, необходимые для создания атомных бомб, а со временем государства, подписавшие в 1968 году договор о нераспространении, согласились контролировать международную торговлю ядерными технологиями.

Другие новые технологии оказались куда более мирными, и потому регулируются законодательно намного меньше или не регулируются совсем. Примеры тому — персональные компьютеры и Интернет.

Биотехнологии попадают где-то между двумя этими крайностями. Трансгенные посевы и генная инженерия человека вызывают у людей куда больше беспокойства, чем Интернет и персональные компьютеры. Но биотехнология также обещает многое для здоровья и благополучия человека. Когда ее заранее представляют как средство вылечить ребенка от муковисцидоза или диабета, людям трудно сформулировать причины, почему их тревоги должны встать на пути прогресса. Проше всего было бы возразить против какой-то новой биотехнологии, если бы ее испытание проводилось небрежно или если бы генетически измененные пищевые продукты вызывали опасные аллергические реакции. Однако на самом деле угрозы биотехнологии куда более тонкие, а потому их намного труднее учесть в любых утилитарных расчетах.

Перед лицом проблем, которые ставит перед нами подобная технология, где хорошее и плохое тесно переплетены, на мой взгляд, существует только одно возможное решение: государства должны политически регулировать разработку и применение таких технологий, организовав институты, которые будут различать технологический прогресс, способствующий процветанию человека, и прогресс, составляющий угрозу человеческому достоинству и благополучию. Сначала эти институты должны быть созданы на национальном уровне, а впоследствии — выйти на международный.

Сегодня в обсуждении биотехнологий выделилось два полярных лагеря. Первый — либертарианский, который утверждает, что общество не должно и не в состоянии накладывать ограничения на развитие новых технологий. В этот лагерь входят исследователи, ученые, желающие раздвинуть границы знания, представители биотехнологической промышленности, которые хотят получить выгоды от свободного технологического развития, и — в особенности в США и Великобритании — большая группа, идеологически приверженная сочетанию свободного рынка, дерегулирования и минимального вмешательства правительства в технологии.

Второй лагерь — неоднородная группа, испытывающая моральную тревогу по поводу биотехнологий, которая состоит из людей с религиозными убеждениями, энвиронменталистов, верящих в святость природы, противников новых технологий и людей с левыми убеждениями, которых беспокоит возможное возвращение евгеники. Эта группа, включающая в себя многих — начиная с активистов вроде Джереми Рифкина и заканчивая Католической Церквью, — предлагает запрет на целый ряд новых технологий: от оплодотворения ин витро и исследований стволовых клеток до трансгенных культур и клонирования человека.

Необходимо вывести дискуссию о биотехнологии из этой поляризации. Оба подхода — полное попустительство развитию биотехнологии и попытки широкого запрета различных ее направлений — ошибочны и нереалистичны. Определенные технологии, такие как клонирование человека, заслуживают полного запрета по причинам как внутренним, так и тактическим. Но почти все прочие формы биотехнологии, возникновение которых мы наблюдаем, требуют более дифференцированного подхода в законодательной регламентации. В то время как многие заняты заявлением своих этических позиций "за" и "против" различных технологий, почти никто не рассматривает конкретно, какого рода институты нужны, чтобы позволить обществу контролировать темпы и масштаб развития биотехнологии.

Но совсем не такова ситуация для современной биотехнологии или для тех видов биомедицинских технологий, которые могут возникнуть в будущем. Хотя научно-исследовательская общественность в прошлом блестяще контролировала себя в таких областях, как эксперименты на людях и безопасность технологии рекомбинантной ДНК, сейчас слишком много пересекается коммерческих интересов и слишком много крутится денег, чтобы саморегулирование продолжало и дальше успешно действовать. У большинства биотехнологических компаний попросту нет стимулов соблюдать многие из тонких этических различий, которые надо будет провести, а это значит, что правительствам придется вступить в дело, чтобы ввести нормы и заставить их соблюдать.

Сегодня многие считают, что биотехнологию не следует брать под контроль и что это практически невозможно. Оба эти вывода, как мы увидим, ошибочны.

Кому решать, будем ли мы контролировать новую биотехнологию, и если да, то какой именно властью?

Контроль

В 2001 году во время дебатов в Конгрессе США по вопросу о клонировании людей конгрессмен от штата Огайо Тед Стрикленд настаивал на том, что мы должны руководствоваться наилучшей доступной на данный момент наукой и что "мы не допустим, чтобы на принимаемое нами решение влияли теология, философия или политика".

Есть многие, кто готов с этим согласиться. Опрос общественного мнения во многих странах показывает, что общественность относится к ученым с гораздо большим уважением, чем к политикам, не говоря уже о теологах или философах. Со времен Фрэнсиса Бэкона стремление к научной истине считалось само по себе легитимным как деятельность, которая автоматически служит широким интересам человечества. К сожалению, эта точка зрения неверна.

Сама по себе наука не может определить цели, которым она служит. Наука может открывать вакцины и средства от болезней, но может и создавать инфекционные агенты; может открывать физику полупроводников — и физику водородных бомб. Наука как таковая абсолютно безразлична к тому, собирались ли опытные данные при скрупулезном соблюдении интересов людей — объектов исследования. И только "теология, философия или политика" могут задать цели науки и технологии, которую наука порождает, и объявить эти цели хорошими или плохими.

Ответ на вопрос, кто будет решать, что законно и что незаконно в науке, на самом деле очень прост и решен несколькими столетиями политической теории и практики: решать должна демократически устроенная общественность, действующая главным образом через своих избранных представителей, которая является в этих делах сувереном и обладает властью контролировать темпы и размах развития технологий.

Вопрос не в том, должны принимать решение о научных исследованиях ученые или политики, а в том, кто должен решать, что лучше в терминах репродуктивных решений: конкретная пара родителей — или правительство.

Можно ли контролировать технологию?

Технологии

Даже если мы решим, что технологию следует законодательно контролировать, то перед нами встает проблема: а можно ли это сделать? Действительно, одним из главных препятствий на пути мысли о схеме регламентации для биотехнологий человека является широко распространенное поверье, будто технологический процесс законодательно регламентировать невозможно, и что все подобные попытки обречены на поражение и провал.

Это поверье стало особенно сильным за последние годы из-за наступления глобализации и нашего опыта в информационных технологиях. Ни одно суверенное национальное государство, гласит это поверье, не может регулировать или запретить технологические новшества, поскольку исследования и разработка просто перейдут на территорию, находящуюся под другой юрисдикцией

Единственный путь взять под контроль распространение технологий — это международные соглашения по нормам ограничения технологии, о которых невероятно сложно договориться и еще труднее провести в жизнь. В отсутствии таких национальных соглашений любая страна, которая введет у себя законодательные ограничения, просто даст другим фору. Такой пессимизм по поводу неизбежности технологического прогресса неверен, но может стать самовыполняющимся пророчеством, если в него верят слишком многие.

Ядерное оружие легче контролировать, чем биотехнологии, — по двум причинам. Во-первых, разработка ядерного оружия стоит очень дорого и требует больших, заметных учреждений, отчего разработка его частными компаниями весьма маловероятна. Во-вторых, эта технология настолько очевидно опасна, что в мире быстро установился консенсус о необходимости контроля над ней. Биотехнология, наоборот, может разрабатываться малыми и не столь богато финансируемыми лабораториями, и консенсуса по поводу ее рискованности нет.

С другой стороны, биотехнология не ставит таких препятствий для реализации контроля, как ядерное оружие. Одна бомба в руках террориста или дикого государства вроде Ирака представляла бы собой значительную опасность для мирового спокойствия. А если бы Ирак мог клонировать Саддама Хусейна, такая угроза была бы не особенно велика, какой бы неаппетитной не казалась подобная перспектива. Цель законодательного запрета клонирования людей в США не была бы подорвана, если бы какие-то страны мира его разрешили или если бы американцы могли выезжать за границу и там себя клонировать по местным законам.

Реальность международной конкуренции не означает, что США или любая другая страна обречены на вступление в технологическую "гонку вооружений". Мы сейчас не знаем, возникнет ли международный консенсус на запрет или строгие ограничения определенных технологий вроде клонирования и модификации зародышевых путей, но на столь ранней стадии процесса абсолютно нет причины исключать подобную возможность.

Каковы же перспективы возникновения международного консенсуса по регламентации биотехнологий? Сейчас еще рано говорить, но возможно сделать некоторые наблюдения по этому поводу о культуре и политике.

В мире сейчас существует непрерывный спектр взглядов на этичность определенных типов биотехнологии, в частности, манипуляций с генами. Наиболее ограничительную позицию в этом спектре занимает Германия и другие страны континентальной Европы, которые по уже упоминавшимся историческим причинам очень не хотят двигаться по этой дороге. Континентальная Европа является также родиной самых сильных экологических движений мира, которые в целом полностью враждебны биотехнологии в ее различных формах.

На другом конце спектра — многочисленные страны Азии, по историческим и культурным причинам куда менее интересующиеся этической составляющей биотехнологий. Во многих азиатских странах, например, нет религии в чистом виде — так, как она понимается на Западе, то есть системы дарованных откровений, источником которых является трансцендентное божество.

Если есть в мире регион, который готов ускользнуть от нарождающегося консенсуса относительно регулирования биотехнологий, то это Азия. Многие азиатские страны либо недемократичны, либо в них нет сильных внутренних движений, возражающих против определенных технологий из этических соображений. Азиатские страны вроде Сингапура или Южной Кореи обладают научной инфраструктурой, необходимой для конкуренции в биомедицине, и сильными экономическими стимулами отвоевать долю рынка в биотехнологии у Европы и Северной Америки. В будущем биотехнология может стать важной линией раздела в международной политике.

Международный консенсус по контролю за новыми биомедицинскими технологиями не возникнет сам по себе без колоссальной работы международного сообщества и ведущих стран в его составе. Волшебной пули, которая создаст такой консенсус, нет. Он потребует стандартного набора средств дипломатии: риторики, убеждения, переговоров, использования экономических и политических рычагов. Но в этом отношении проблема не отличается от создания любого международного режима—в движении воздушных судов, в телекоммуникациях, в распространении ядерного или баллистического оружия и тому подобное.

Международное регулирование биотехнологии человека не означает обязательного создания новой международной организации, расширения ООН или появления несчетного числа чиновников. На простейшем уровне речь идет о том, чтобы государства согласовали свою политику регламентации. Для членов Европейского Союза такое согласование уже произошло на уровне Европы.

Политика на будущее

Политика на будущее

Прогресс биотехнологий создал зияющие дыры в существующем режиме регулирования биомедицины человека, и эти дыры законодательные органы и административные структуры по всему миру спешно пытаются заполнить. Одна вещь в разумной степени понятна: проходит время, когда правительства могли решать вопросы биотехнологии, назначая национальные комиссии, объединяющие ученых с теологами, историками и специалистами по биоэтике — группы вроде Национального консультативного комитета по биоэтике в США или Европейской группы по этике в науке и новых технологиях. Эти комиссии сыграли весьма полезную роль, проделав предварительную интеллектуальную работу по продумыванию моральных и социальных последствий биомедицинских исследований. Но пришло время переходить от размышления к действию, от рекомендаций к законодательству. Нам нужны институты, обладающие властью, чтобы обеспечить выполнение закона.

Сообщество специалистов по биоэтике, которое выросло вместе с биотехнологической промышленностью, во многих отношениях похоже на палку о двух концах. С одной стороны, оно сыграло крайне полезную роль, возбудив сомнения и вопросы относительно мудрости и морального аспекта определенных технологических новшеств. С другой стороны, многие специалисты по биоэтике превратились в изощренных (не всегда логичных) оправдывателей всего, что хочет делать научное сообщество; и они достаточно хорошо знают католическую теологию или кантианскую метафизику, чтобы отбить любую критику со стороны этих направлений, которые могли бы возражать более усердно. В проекте "Геном человека" 3 % бюджета изначально были выделены на изучение этических, социальных и юридических последствий генетических исследований. Это можно рассматривать как похвальную заботу об этической составляющей научных исследований — или как деньги, потраченные на то, чтобы отмахнуться от настоящих специалистов портике. В любой дискуссии по клонированию человека, исследованию стволовых клеток и генной инженерии зародышевых путей именно профессиональный специалист по биоэтике обычно придерживается самых разрешительных взглядов. Но если специалист по биоэтике не скажет вам, что чего-то делать нельзя, так кто же тогда скажет?

Исследования на эмбрионах — только первый случай, когда обществу придется из-за новой технологии принимать решения относительно правил и регулирующих учреждений. Вскоре возникнут еще некоторые, в том числе:

• Предимплантационная диагностика и скрининг. Эта группа технологий, когда несколько эмбрионов проходят генетический скрининг для обнаружения врожденных дефектов и определения других характеристик, является начальной точкой для появления "детей по заказу" и будет реализована раньше, чем инженерия зародышевых путей человека. И действительно, такой скрининг уже выполняется для детей, чьи родители склонны к определенным генетическим заболеваниям. Хотим ли мы в будущем предоставить родителям возможность скринировать и выборочно имплан-тировать эмбрионы на основе пола, интеллекта, внешнего вида, цвета волос, глаз или кожи, сексуальной ориентации и других характеристик, которые можно будет определить генетически?

• Инженерия зародышевых путей. Если — и когда — появится инженерия зародышевых путей, встанут те же вопросы, что и при предимплантаци-онной диагностике и скрининге, но в еще более острой форме. Предимплантационная диагностика и скрининг ограничены тем, что выбор всегда будет делаться из ограниченного числа эмбрионов, несущих гены двух родителей. Инженерия зародышевых путей расширит возможности включения практически любых генетически задаваемых признаков, если их удастся идентифицировать, в том числе признаков от другого вида.

• Создание химер с помощью генов человека. Джеффри Бурн, бывший директор центра приматов Университета Эмори, когда-то сказал: "Для науки очень важно было бы попытаться создать гибрид обезьяны с человеком". Другие исследователи предложили использовать женщин как "хозяек" для эмбрионов шимпанзе или горилл.

Одна биотехническая компания, "Advanced Cell Technology", сообщила, что успешно пересадила ДНК человека в яйцеклетку коровы и вырастила ее до бластоцисты, после чего клетка была уничтожена. Ученые воздерживаются от исследований в этой области из опасения плохой рекламы, но в США такие работы не являются незаконными. Позволим ли мы создание гибридных существ с использованием генов человека?

• Новые психотропные средства. В США Администрация по пищевым продуктам и лекарственным средствам (FDA) занимается терапевтическими препаратами, а Администрация по борьбе с наркотиками (DEA) и правительства штатов занимаются борьбой с нелегальными наркотиками, такими как героин, кокаин и марихуана. Обществу придется принимать решения о законности и степени допустимости использования нейрофармакологических препаратов следующего поколения. В случае появления препаратов, усиливающих память или другие когнитивные способности, придется решать вопрос о желательности применения лекарств в этих целях и о том, как это применение регулировать.

Где проводить красную черту?

Стоп

Есть вещи, которые должны быть запрещены безоговорочно. Одна из них — репродуктивное клонирование, то есть клонирование с намерением создать ребенка. Причины для этого и моральные, и практические, они выходят далеко за пределы озабоченности национальной консультативной комиссии по биоэтике относительно того, что сейчас невозможно безопасно провести клонирование человека.

Нравственные причины связаны с тем фактом, что клонирование — весьма неестественная форма размножения, которая установит столь же неестественные отношения между родителями и детьми.

Помимо этих соображений, внутренне присущих клонированию как таковому, есть еще много практических забот. Клонирование— пробивной клин для целой серии новых технологий, которые приведут в конечном счете к появлению, младенцев по заказу, и причем скорее всего эти технологии станут осуществимыми куда раньше генной инженерии. Очень важно поставить политические ориентиры на раннем этапе, чтобы показать, что развитие таких технологий не неизбежно и что общество может принять ряд мер для контроля над скоростью их развития и широтой охвата. Ни в одной стране нет сильного движения среди избирателей в пользу клонирования. Поэтому клонирование дает важный стратегический шанс прояснить возможность политического контроля над биотехнологией.

Но, хотя в этом случае применим широкий запрет, для контроля над технологиями будущего это не лучшая модель. Сегодня стали применять предимплантационную диагностику и скрининг, чтобы дети рождались без генетических заболеваний. Ту же технологию можно применять и для менее достохвальных целей, например, отбора по половому признаку, Здесь нам нужен не запрет, а процедура регулирования; красную черту надо провести не вокруг самого процесса, но в пределах его возможных применений, чтобы отличить законное от незаконного.

Один очевидный способ проведения красной черты — различение между лечением и улучшением: направить исследования на первое, наложив ограничения на второе. В конце концов, исходная цель медицины — лечить больных, а не превращать здоровых в богов. Нам не нужно, чтобы звезды мирового спорта страдали от повреждения коленных суставов или разорванных связок, но мы и не хотим, чтобы конкуренция между ними определялась тем, кто больше принял стероидов. Общий принцип позволит нам, скажем, использовать биотехнологии для лечения генетических заболеваний вроде хореи Геттингтона, но не для усиления интеллекта или увеличения роста наших детей.

Начало постчеловеческой истории?

Технологии

Может быть, мы готовы войти в постчеловеческое будущее, в котором технология даст нам возможность постепенно изменить нашу сущность со временем. Многие приветствуют такую возможность под знаменем человеческой свободы. Они хотят максимально расширить свободу родителей выбирать, каких детей иметь, свободу ученых в исследованиях и свободу предпринимателей использовать технологию для получения прибыли.

Но свобода такого рода будет отличной от всех прочих свобод, ранее доступных людям. Политическая свобода до сих пор означала свободу преследовать те цели, которые наша природа перед нами поставила. Эти цели не определены жестко; природа человека весьма пластична, и у нас огромный диапазон возможностей выбора, совместимых с этой природой. Но она не бесконечно пластична, и элементы, остающиеся постоянными — в частности, наша видоспецифичная гамма эмоциональных реакций, — представляют собой безопасную гавань, которая дает нам возможность соединяться с другими людьми.

Может статься, что мы каким-то образом обречены на этот новый вид свободы или что на следующей стадии эволюции, как некоторые предполагают, мы сознательно возьмемся за наше биологическое строение, а не оставим его в руках слепых сил естественного отбора.

Однако постчеловеческий мир может оказаться куда более иерархичным и конкурентным, чем наш сегодняшний, а потому полным социальных конфликтов. Это может быть мир, где утрачено будет любое понятие "общечеловеческого", потому что мы перемешаем гены человека с генами стольких видов, что уже не будем ясно понимать, что же такое человек. Это может оказаться мир, где средний человек будет заживаться далеко за вторую сотню лет, сидя в коляске в доме престарелых и призывая никак не идущую смерть. А может быть, это окажется мягкая тирания вроде описанной в "Дивном новом мире", где все здоровы и счастливы, но забыли смысл слов "надежда", "страх" или "борьба".

Мы не обязаны принимать любое такое будущее ради фальшивого знамени свободы, будь то свобода ничем не ограниченного размножения или свобода беспрепятственного научного исследования. Мы не обязаны считать себя рабами неизбежного технологического прогресса, если этот прогресс не служит человеческим целям. Истинная свобода означает свободу политической общественности защищать ценности, которые ей всего дороже, и именно этой свободой мы должны воспользоваться сегодня по отношению к биотехнологической революции.

По материалам книги Фрэнсиса Фукуямы «Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции».

Опубликовано с официального разрешения издательства АСТ.