Пока успехи технологического прогресса остаются малозаметными, зато его негативные проявления на лицо: борьба «нового» и «старого», глобализации и реакционных архаичных сил.

В настоящий момент становится уже очевидным, что мировые инновационные тренды в себе таят сильные риски ухудшения благосостояния для некоторых — но достаточно больших – групп населения, и отдельных экономик. Прежде всего, это средний класс в развивающихся и развитых странах, который занят на материальном производстве, а также в некоторых отраслях сферы услуг. Если рассматривать с точки зрения отдельных стран – это сырьевые экономики, монотоварные или близкие к ним,олицетворяемые на настоящий момент главным образом ОПЕК. Это две очень влиятельные силы: самим фактом своего существования средний класс поддерживает внутри обществ социальную стабильность, долгое время нефтедобывающие страны выполняли подобную роль для всей мировой экономики, при этом не забывая время от времени снимать богатую геополитическую премию со своей зоны рыночной ответственности, которая возникает  благодаря так и не достигнутой стабильности.

По стечению обстоятельств, именно 2016 год стал не очень удачным для технологического прогресса, который в настоящее время является и основным трендом, и самой сутью развития мировой экономики, и конечно ключевым фактором социальных изменений в мире. Замедление некоторых, очень важных технолого–экономических процессов главным образом пришлось на третий квартал 2016 года. И здесь возможно увидеть любопытную параллель с тем как в эти самые дни мобилизовались консервативные или даже реакционные политические силы повсеместно на земном шаре.

Незаметный прогресс

Постараемся подвести промежуточные итоги: что нам известно о сегодняшних успехах технологического прогресса? Наибольшее продвижение вперед в настоящее время заметно в новой энергетике и отраслях, связанных с ней (к примеру, в строительстве электрических автомобилей). Не так давно в этой «пионерной» сфере экономики можно было наблюдать некоторый откат. Так, по данным BNEF (Энергетическое финансовое агентство Блумберга), по результатам 2016 года инвестиции в «чистую» энергетику не достигнут пика 2015 года в $350 млрд и станут ниже этих рекордных уровней на 15-20% или $50-70 млрд. Это, как можно предположить, связано с особенностями данного этапа технологического и инвестиционного цикла: в частности, со слишком высокими темпами роста отрасли в предыдущие годы, которые стали причиной резкого обвала цен, как на энергию, так и оборудование.

В Китае, который  стремится и в новой энергетике быть радикальнее и быстрее всех, наблюдаются проблемы со сбытом электричества из ветра из-за его перепроизводства на фоне нехватки инфраструктуры. Тем не менее, Китай в области солнечной энергетики действует в своем духе: в 2016 году КНР, как ожидалось, покажет установленную «солнечную мощность» на уровне 26,5 ГВт. А показал 34,2 ГВт! Солнечная энергетика в КНР уже опередила по темпам роста ветровую, цена фотовольтаиков упала на 17% до $0,47 за Вт, а батарей – на 22%. Руководство страны к 2020 году планирует установить 110 ГВт одних только солнечных генерирующих мощностей (при общей мощности китайской электроэнергетики около 1600 ГВт), инвестируя $100 млрд в годв эти проекты. До этого уровня остается менее 30 ГВт.

В 2016 году зоной стабильного роста в мире инноваций оставались электрические автомобили. По оценке, их производство достигнет 700 000, против примерно 450 000 в 2015 году – очередной рост на уровне около 56% за год. Порядка 40% таких электромобилей в настоящий момент производит Китай.

Если отвлечься от новой энергетики, то можно обнаружить, что во всем мире упал такой достаточно иллюстративный и любопытный показатель, как объем фондирования стартапов. Общая сумма инвестиций упала примерно на 30% по сравнению с 2015 годом, со $163 млрд до $117 млрд. Число сделок уменьшилось на 43%, с примерно 15 000 в 2015 году до 8 500  в 2016-ом.  В США число новых сделок по фондированию стартапов рухнуло на 45%, хотя, средний размер сделки вырос.

Тем не менее, показательный островок стабильности – североамериканские стартапы, которые вовлечены в разработку и производство роботов. Несмотря на падение цен в смежных сегментах (к примеру, на дроны), в 2016 году рост фондирования подобных стартапов достиг впечатляющих 50%, а объем инвестиций составил без малого два миллиарда долларов. Интересны следующие данные: с 2010 по 2015 годы в американской автомобильной промышленности США создали 135 000 промышленных роботов и… 230 000 рабочих мест. За этот период, к примеру, продажи автомобилей в США выросли более чем на 63% с одиннадцати до восемнадцати миллионов машин. В 1990-х на каждого рабочего, который был  задействован в автомобильной промышленности США, в среднем приходилось от двенадцати до тринадцати проданных в Штатах автомобилей, в 2015-2016 — уже девятнадцать-двадцать.

При более полном анализе — использовании вместо числа проданных автомобилей индекса производства автомобилей и запчастей – обнаруживается подобный результат: в 1990-х для «производства» пункта такого индекса  требовалось пятнадцать-девятнадцать рабочих мест, в 2016 – уже семь-восемь. Иначе говоря в самой роботизированной отрасли промышленности на планете производительность труда за пятнадцать лет возросла примерно в два раза!

Тем не менее не смотря на внушительные данные, демонстрируемые автомобильной промышленностью да и в целом столь широко проявлявший себя в последние годы хайп в области инноваций, темпы роста производительности труда снижаются и в США, и в Китае, и в других странах. С 1995 по 2005 годы средние темпы роста производительности труда в США составляли 2,2% в год, а с 2005 по 2015 годы – всего 0,9%, рост продуктивности труда в Китае сегодня упал ниже 4% в год, хотя до пика кризиса он держался стабильно выше 6% и превысил 10% в 2006 году.

В чем же дело? Эксперты на этот вопрос стараются дать целый ряд ответов, начиная, к примеру, с таких, что-де инновации распространяются в основном на технологии развлечений, а не на производственные процессы. Но так ли это на самом деле? Как минимум, очень хорошо известен процесс роботизации не только отраслей промпроизводства, но и сферы услуг или, напрмиер, ширящееся использование трехмерной печати в строительстве, производстве сложной техники и прочих отраслях. Этот тренд по идее, должен был бы подтвердить тезис, который мы проиллюстрировали трендами развития автомобильной промышленности выше.

Есть еще одна популярная версия - производительность труда не растет по причине изменения возрастной структуры общества, его старения. К примеру, максимум через пять лет рост трудоспособного населения во всех наиболее важных частях индустриальной Азии: Корее, Японии, Китае сменится  устойчивым, необратимым падением. В Японии уже идет падение, в Южной Корее и Китае данный процесс как раз начинает развиваться. Рабочая сила сокращается, а более пожилой персонал не проявляет достаточного рвения в деле повышения эффективности труда. Но стоит задаться вопросом: так ли уж автоматизация и роботизация негативно связаны с возрастом работников? Напротив, здравый смысл и выводы экспертов говорят, что использование искуственного интеллекта и роботов призвано снять проблему сокращения потенциальной рабочей силы.

Время большой реакции

Возможно, относительно низкие темпы роста производительности труда в мире вызваны тем, что технологический прогресс, о котором мы говорим, действительно пока представляет собой только вызревающий потенциал индустриальной революции, которая развивается во времени. Угрозы со стороны этой революции в основном еще лежат в будущем, но такой аспект прогресса, как глобализация, который зашел уже очень далеко, в настоящее время главный раздражающий фактор для чувствующей давление всемирной архаики.

Глобализация – это неизбежный процесс и который уже давно влечет за собой совсем неоднозначные последствия. Любое соприкосновение культур, которые привыкли к своим правилам, приводит к известному напряжению между ними. Нет никаких сомнений, что все популисты современного мира, есть, прежде всего,  порождения глобализации. И в Европе, и в Малой Азии, и в Тихом океане, и теперь в Штатах этот «интернационал» был обязан возникнуть. Их маневры только подогревают каждого из них и придают им уверенности.

Чего же они хотят? Консервации прошлого? Это, как минимум, глупо. Америка – или кто бы то ни было еще — больше не сможет стать великой снова. Великой она может стать, но уже по-другому, так как и она другая, и мир будет совершенно другим. Подлинная историческая  задача данных реакционеров двояка: они а) должны продемонстрировать миру, что не существует никакой  альтернативной повестки дня, и б) обратить внимание человечества на ошибки в ходе трансформаций.

Дональд Трамп имеет, как может показаться,  шанс оказаться наиболее успешным «учителем мира» и анти-примером для всех остальных. Он может умножить конфликты, самые серьезные из которых (это, как мы уже сказали, уничтожение доходов среднего класса  и проблемы рентных экономик) еще только-только осознаются в качестве потенциальных или, в худшем случае, еще только начинают развиваться. Китай, еще вчера вряд ли претендовавший на лидерство в деле социально-экономического прогресса, довольно жестко вступает с господином Трампом в спор относительно глобализации: впервые лидер КНР прибыл специально для этого в Давос.  А господин Трамп, как мы знаем, не раз ставил Китай на первое место в качестве противника США (правда, нет, по-видимому, особых гарантий того, что это ключевое мнение президента США не претерпит изменений уже завтра).

Разумеется, китайцы прагматичны в своих возражениях Трампу. Товарооборот Китая и США  составляет около $600 млрд в год, дефицит Соединенных Штатов – более половины этой суммы. 20% всего экспорта Китая направляется на американский рынок, а, как предполагают Goldman Sachs, введение обещанного Трампом 45%-ого тарифа на импорт из КНР приведет к падению роста китайского ВВП на 3 процентных пункта.  Это очень много. Трамп может такой сценарий счесть своим успехом: Китай наказан весьма ощутимо. Но он, увы, живет вне новой парадигмы, в которой интересы кажущихся антагонистов тесно  переплетены и являются взаимодополняющими. Они могли бы быть урегулированы и без насилия и связанных с этим рисков.  Китай стал уже достаточно весомым игроком в экономике мира для того, чтобы рецессия в КНР смогла вызвать достаточно жесткий резонанс во всех остальных экономиках.

Но, тем не менее, не стоит придавать слишком драматическую окраску грядущим событиям. Рано или поздно, что-то подобное должно было иметь место. Есть надежда на достаточную силу вменяемой американской политической элиты в целом, а США в данном случае является ключевым мировым плацдармом для вовлеченных сил.

Можно сделать логический вывод о том, что наиболее слабым регионом в мире с точки зрения противостояния «нового и старого», трендов прогресса и сопротивления им — другими словами, наиболее склонным к возможной серьезной дестабилизации  - является Ближний Восток. И, пожалуй, второй  регион по потенциальным рискам (хотя и иного плана и совсем иных гипотетических сценариев) это, конечно, ЕС. На этом фоне Юго-Восточная Азия неожиданно предстает оплотом стабильности и устойчивой модернизации. Но уж таковы превратности истории.

Можно смело предположить, что глобальная нестабильность и неопределенность охватит период 2018 года, что связано с политическими циклами во всем мире, но в настоящий момент серьезное осложнение ситуации пока предсказывать не хотелось бы.